Отецъ и Сынъ

Отецъ и Сынъ.

 

Когда приходитъ лѣто, я бросаю пыльную Москву и уѣзжаю въ Бѣлгородскую губернiю, гдѣ южнорусская природа встрѣчаетъ меня своими нѣжными объятiями. Окающiя названiя сѣверныхъ селъ и деревень смѣняются на ласковыя Волоконовки, Графовки и Поповки. Здѣсь меня снова ждутъ сахарныя плечи бѣлыхъ горъ, пышныя купы ивъ и лягушачьи концерты въ заросшихъ камышами рѣчныхъ заводяхъ.

Въ этотъ прiѣздъ мнѣ предстоитъ большое событiе – я буду снимать праздникъ Троицы въ сельскомъ храмѣ, гдѣ давно служатъ отецъ и сынъ Евгенiй и Александръ Деревянко. Мы познакомились нѣсколько лѣтъ назадъ, когда такъ же, наканунѣ Троицы здѣсь крестился мой отецъ. Теплое воспоминанiе о той сердечной встрѣчѣ до сихъ поръ живетъ во мнѣ.

Возвышаясь среди невысокихъ мѣловыхъ горъ и кукурузныхъ полей, сверкающiе купола уже издали плѣняютъ взглядъ. И вотъ я снова у воротъ храма Воскресенiя Христова. Построенный въ безмятежномъ для Россiи 1911 году, съ уникальнымъ керамическимъ иконостасомъ и неземной красоты фресками, онъ чудомъ уцѣлѣлъ въ огненномъ вихрѣ революцiй и войнъ и сейчасъ торжественно встрѣчаетъ меня въ своемъ зеленомъ праздничномъ облаченiи. Я кланяюсь ему и съ волненiемъ поворачиваю къ поповскому домику. На порогѣ меня ждетъ отецъ Александръ. Онъ въ бодромъ расположенiи духа и весь въ приготовленiяхъ къ свѣтлому празднику Троицы. Мы троекратно цѣлуемся и проходимъ въ гостиную, гдѣ пьемъ душистый чай и разговариваемъ.

Исторiя его семьи удивительно переплетается съ исторiей страны. Отецъ, Евгенiй Деревянко началъ служенiе въ тяжелые послевоенные годы, когда на фонѣ общей разрухи и неустроенности пойти въ священники означало добровольно стать изгоемъ среди строившаго свое «свѣтлое будущее» народа. Въ молодости увлекался фотографiей и до сихъ поръ благоволитъ этому искусству, поэтому у меня совсѣмъ не остается сомнѣнiй насчетъ предстоящей съемки.

Я слушаю отца Александра, и музыка его голоса передаетъ воспоминанiя о дѣтствѣ, въ которомъ дорога къ храму начиналась черезъ испытанiя. Въ то время, въ канунъ церковныхъ праздниковъ, отряды комсомольцевъ и «народныхъ дружинъ» окружали храмы и кидали въ идущихъ прихожанъ яйцами, выхватывали изъ толпы молодежь, а представители школъ высматривали въ толпѣ своихъ учениковъ. Оперуполномоченные по дѣламъ религiй вербовали освѣдомителей среди священниковъ. Такъ, однажды съ подобнымъ «предложенiемъ» пришли и къ отцу Евгенiю, на что получили рѣзкiй отвѣтъ: «Я служу Богу, а не вамъ!» Затѣмъ послѣдовали репрессiи, и на отца Евгенiя былъ наложенъ многолѣтнiй запретъ на служенiе. Скитанiя и трудности не уронили, а только укрѣпили его духъ, и въ награду Господь направилъ сына по стопамъ отца.

Прошли годы, и на новомъ изломѣ русской исторiи отецъ и сынъ начали служить въ Свято-Воскресенскомъ храмѣ въ Зимовенькѣ. Еще въ первый свой прiѣздъ мнѣ запомнилось, съ какой заботой и вниманiемъ они относились къ каждому человѣку, который искалъ совѣта или утѣшенiя, а праздничная проповѣдь въ переполненной церкви до сихъ поръ стоитъ передъ моими глазами. Я уѣзжалъ, но сердце мое пѣло и открывался новый замыселъ: запечатлѣть праздникъ въ сельскомъ приходскомъ храмѣ и передать чувства, которыя остались во мнѣ навсегда.

Я вернулся черезъ нѣсколько лѣтъ и провелъ здѣсь два незабываемыхъ дня. На моихъ глазахъ украшенный зеленью храмъ наполнялся народомъ, на клиросѣ пѣли пѣвчiе, и шла долгая и торжественная праздничная служба. Перебирая въ памяти знакомыя картины русскихъ художниковъ, я съ горечью задумался надъ тѣмъ, что наше изобразительное искусство, шагая въ ногу съ нигилистической интеллигенцiей того времени, почти не оставило своимъ потомкамъ правдивыхъ и благочестивыхъ образовъ русскихъ священниковъ, кромѣ сатирическихъ полотенъ наподобiе перовскихъ «Чаепитiя въ Мытищахъ», или «Крестнаго хода на Пасху». Тогда я понялъ, что не уѣду отсюда, не снявъ портретъ отца и сына Деревянко, которые посвятили свою жизнь служенiю Богу и людямъ.

Къ вечеру Зеленаго Воскресенiя церковь опустѣла, и только мягкiй свѣтъ струился изъ большихъ витражныхъ оконъ, освѣщая изумрудную зелень вѣтокъ. Они неслышно вошли въ свой храмъ, тихо разговаривая другъ съ другомъ, и младшiй называлъ старшаго «папой», а старшiй младшаго «батюшкой». Въ этихъ словахъ звучала любовь и преемственность между отцомъ и сыномъ, и вспомнились мнѣ тогда слова изъ Евангелiя: «Все предано Мнѣ Отцомъ Моимъ, и никто не знаетъ Сына, кромѣ Отца; и Отца не знаетъ никто, кромѣ Сына...»

Уже опускалась на землю южная русская ночь, разстилая по полямъ туманныя покрывала и выгоняя на небесный просторъ красавицу луну. Я уѣзжалъ изъ Зимовеньки, но еще часто оглядывался назадъ, какъ будто что-то дорогое и сокровенное оставалось тамъ, позади, провожавшее меня долгимъ и таинственнымъ взглядомъ.

 

Зимовенька – Шебекино – Москва. Iюнь – декабрь 2009 г.