Свѣтлой памяти Александра Исаевича Солженицына
Неотправленное письмо (Свѣтлой памяти Александра Исаевича Солженицына).
Дорогой Александръ Исаевичъ,
Вотъ и пришло время написать Вамъ. Прошло уже почти 20 лѣтъ, а я все помню, какъ будто это было только вчера. Сумрачные и тревожные 80-е, я – курсантъ Военнаго института въ московскомъ Лефортово, лежу послѣ отбоя въ старой екатерининской казармѣ, и укрывшись одѣяломъ, мои глаза жадно бѣгаютъ за свѣтомъ фонарика по страницамъ «Новаго мiра». Бурное время тѣхъ дней, какъ океанъ, захватываетъ сознанiе, голодное сердце ищетъ правды, и постепенно кривое зеркало окружающаго мiра начинаетъ выпрямляться. Судьба истерзанной въ XXмъ вѣкѣ Родины переплетается съ личнымъ, семейнымъ. Раскулаченная семья бабушки, дѣдъ, отсидѣвшiй въ Волголагѣ, обезображенная искусственнымъ моремъ малая родина съ затопленными некогда привольными городами и селами, гдѣ утонувшiе храмы верхушками своихъ колоколенъ умоляюще протягиваютъ руки отвернувшемуся отъ нихъ народу. Прокатившееся по Россiи «Красное колесо» и въ головѣ, какъ у Вашего полковника Воротынцева:
«Кажется: все – хуже некуда? Въ яръ, въ глину, и всѣ жертвы напрасны? И не знаешь, гдѣ быть, гдѣ стать? А плечи опять распрямились. Нѣтъ, впереди – что-то свѣтитъ. И еще не все мы просадили. Но на какой развилокъ спѣшить? И уложить себя – подъ какой камень?»
А время, какъ веретено, бѣжитъ, извивается, причудливо мѣняя направленiя судьбы. Радости, неудачи и пораженiя вплетаются въ узоръ жизни, прорастаютъ зернами въ сердце и всходятъ неизвѣданными, непознанными ранѣе мыслями и чувствами. Новые герои – Глѣбъ Нержинъ, Олегъ Костоглотовъ… Говоришь съ ними, и вотъ уже душу свою начинаешь читать по-новому, и въ сердце постепенно приходитъ твердость характера и вѣрность себѣ.
Помню, какъ спустя годы я вновь перечитывалъ «Архипелагъ», и приходило осознанiе того, какъ эта великая и оглушительная правда ГУЛАГа, безстрашно собранная Вами отъ растворившегося въ колымской мерзлотѣ множества человѣческихъ судебъ, еще долго будетъ жечь, пока не встанемъ мы, всѣ живущiе сейчасъ, на колени и не помолимся за нихъ и за всѣхъ тѣхъ, кого голодомъ, рабствомъ и смертью скосила власть, съ 1917 года воевавшая противъ своего народа.
А сколько всего еще открылось изъ Вашихъ книгъ – не перечесть здѣсь. Но самое трудное и самое важное – дорога къ себѣ, она нашлась. И изъ книгъ Вашихъ перекинулся мостикъ къ русской литературѣ, къ мiру Шмелева и Замятина, Ремизова и Зайцева, который заполняетъ душу, раскрашивая ее новыми красками, и ведетъ дальше.
Низкiй Вамъ поклонъ, дорогой Александръ Исаевичъ, за Вашу жизнь, за правду, за то, что открыли мнѣ глаза и сердце.
Эпилогъ.
Августъ 2008 года. Донской монастырь. Я стою въ окруженiи мерцающихъ свѣчей, и горячiй воскъ капаетъ на мою руку. Люди, ихъ совсѣмъ немного, но они пришли и, такъ же какъ я, стоятъ и молятся. Семинаристы смѣняютъ другъ друга у гроба, и въ тишинѣ напѣвно звучитъ музыка древнихъ молитвъ. И изъ всѣхъ мною прочитанныхъ и прочувствованныхъ солженицынскихъ «крохотокъ» особенно вспоминается одна:
«Ушли родители, уходятъ сверстники. Куда уходятъ? Кажется: это неугадаемо, непостижно, намъ не дано. Однако съ какой-то предданной ясностью просвѣчиваетъ, мерцаетъ намъ, что они – нѣтъ, не исчезли. И – ничего больше мы не узнаемъ, пока живы».
И Ваша молитва о Россiи вмѣстѣ съ Вашей безсмертной душой, поднимаясь подъ самый куполъ собора, улетаетъ въ небо:
Отче нашъ Всемилостивый!
Россiюшку Твою многострадную
Не покинь въ ошеломленiи нынѣшнемъ,
Въ ея израненности, обнищанiи
И въ смутности духа.
Господи Вседержитель!
Не дай ей пресѣчься:
Не стать больше быть.
Сколько прямодушныхъ сердецъ
И сколько талантовъ
Ты поселилъ въ русскихъ людяхъ.
Не дай имъ загинуть, погрузиться во тьму, –
Не послуживши во имя Твое!
Из глубинъ Бѣды –
Вызволи народъ свой неукладный...
Беззвучно умираетъ теплая лѣтняя ночь. Я спускаюсь по длиннымъ стариннымъ ступенямъ, выхожу на мокрую отъ дождя дорожку и сквозь туманъ, обнимающiй уснувшiя деревья, иду… иду къ себѣ.
Москва. Августъ – сентябрь 2008 г.